Андрей Солдатов, Ирина Бороган

Эта война никогда не была только войной с Украиной — в Кремле всегда надеялись, что этот кровавый конфликт на территории ближайшего соседа поможет России вернуть статус сверхдержавы, утерянный после распада Советского Союза.

Тема восстановления национальной гордости оказалось настолько удачной находкой для Кремля, что Путин продает ее россиянам много лет подряд, воюя с более слабыми соседями, начиная с войны с Грузией в 2008 году.

Утраченный Россией статус сверхдержавы включал, среди прочего, возможность вести переговоры с американцами на равных — два лидера в одной комнате решают судьбы Европы, если не всего мира. Трамп вернул этот статус Путину на встрече в Аляске.

Но это долгая игра, которую в Кремле воспринимают как экзистенциальную войну с Западом, и в этой игре Москва никогда всерьез не рассматривала долговременное мирное соглашение как реальную возможность. Или мы, или они — вот урок, которые престарелые члены Совета безопасности, до сих пор не забывшие потерю своего статусу в начале 1990-х из-за распада СССР, извлекли из российской истории. С их точки зрения, каждое мирное соглашение, которое Россия заключала с западными державами, либо приводило к новой войне, либо провоцировало кровавую смену режима, за которой следовал распад российского государства.

Если заключение реального мирного соглашения по определению невозможно, то кто-то должен стать крайним в провале мирных переговоров — и цель Кремля, как тактическая, так и стратегическая, — переложить вину на Европу.

Именно этим сейчас занимаются кремлевские медиа-ресурсы. Эта антиевропейская пропаганда адресована сразу нескольким аудиториям.

Первая из них — это Дональд Трамп и его окружение. В Кремле надеются, что люди Трампа просто ищут способ выйти из переговоров, переложив ответственность на кого-то другого.

Вторая — российское общество, порядком уставшее от войны. Ощущение депрессии сейчас чувствуется по всей стране, особенно в крупных городах вроде Москвы и Санкт-Петербурга. Избрание Трампа породило ожидания скорого окончания войны даже среди военных — ожидания, на которые Путину теперь нужно как-то реагировать. И, конечно, он не может допустить стать виновным в обмане этих ожиданий. Общественные опросы давно показывают, что простые россияне хуже относятся к Европе, чем к США, что очень удобно Кремлю в нынешних обстоятельствах.

Кроме того, мысль о том, что во всем виноваты европейские элиты, Кремль хочет донести и до европейской аудитории. Кремль не пропустил весеннее выступление Джей Ди Вэнса в Мюнхене — и если появляется возможность сказать европейцам, что мира можно достичь, сменив либеральные элиты на более правые правительства, Кремль ее не упустит.

Получив желаемый результат на Аляске, Путин не собирается на этом останавливаться. Его следующая цель — отделить «украинский конфликт», как его называет Кремль, от глобальной повестки России.

Сложившийся статус-кво, при котором Россия уже три с половиной года воспринимается на Западе исключительно как агрессор и государство-изгой — всё больше раздражает Путина и его ближайшее окружение. Он хотел бы вернуть украинской войне то место, которое она занимала в 2014–2022 годах, когда отношения с США были холодными, но уважительными. Цель Кремля — сделать войну в Украине лишь одним из многих дипломатических «трэков», а не главным, определяющим роль России на мировой арене.

Если это удастся, Россия снова сможет участвовать в переговорах на высоком уровне с США — как по контролю над вооружениями, так и по конфликтам на Ближнем Востоке и другим вопросам, участие в которых тешит тщеславие Кремля и Смоленской набережной, оставив Украину за скобками основной повестки. А уже с этой позиции Кремль будет добиваться отмены самых болезненных для Москвы санкций — тех, что касаются свободного движения капитала и технологий. Кремлю отчаянно нужно восстановить доступ к системе SWIFT для международных транзакций, а также к западным технологиям, отсутствие которых серьёзно тормозит развитие российского ВПК.

При этом Кремль совсем не заинтересован в снятии всех западных санкций, например, тех, что способствовали изоляции России от Запада. Шенгенские визы, западная профессура в российских университетах, места для детей региональных элит в Гарварде и Оксфорде — Кремлю это больше не нужно. Путин понимает, что тесные связи с Западом сделают россиян «уязвимыми » для воздействия опасных либеральных идей — и это последнее, что нужно Кремлю.

Когда российским властям приходится выбирать между стабильностью ценой изоляции и модернизацией через глобализацию, они склонны выбирать изоляцию — и так происходит веками. Когда царь Николай I, смертельно боявшийся реформ и глубоко травмированный восстанием декабристов, узнал об Июльской революции 1830 года во Франции, он немедленно отозвал всех российских граждан из Франции, включая аристократов — чтобы не допустить распространения новостей о французской революции среди своих соотечественников.

Он заморозил страну и остановил инновации — но сохранил свой режим. И это всё, что на самом деле важно для Путина.

Опубликовано на английском в CEPA

Agentura.ru 2025